BEYT - NAIMA - ART

                                                                 

 

ХРАНИТЕЛИ?

​

​

 

                                                                                                            Как долго из века двадцатого

                                                                                                            в семнадцатый почта идет ...

                                                                                                                                                            А. Галич

 

  Когда к культуре относят всю совокупность человеческих действий,  когда культурой является все, и мы можем говорить о  культуре сидения на скамейке и о культуре  ковыряния в носу, девальвация понятия культуры становится неизбежным. Конечно и сериал " Большой брат" можно назвать культурой, вопрос  станет ли он от этого ею. Демократия (при которой министром культуры становится политик,  в первый раз слышащий это слово) и политкорректность (озабоченная исключительно равенством и уравнением) губительны для культуры, по природе своей элитарной и иерархичной. Культура не существует без прошлого, без знания прошлого, без диалога с прошлым. Культура это эхо, рефлексия, отражение. Это достаточно банальное утверждение мы приводим здесь, ибо словами  эхо, рефлексия, отражение и,  наконец,  культура  (если угодно  и живописная) можно с полным правом охарактеризовать творчество художников, представленных на этой выставке.

  Толковая выставка, как правило, способствует  этакому бурлению серого вещества, сопровождаемого растеканием мысли по древу. Нас, к примеру, она спровоцировала на размышления о мастерстве и трансформации этого понятия на протяжении последних ста с лишним лет, ибо  в первую очередь  мастерство,  в  классическом смысле этого слова, мастерство и вещественность отличают эту выставку от множества других.    

  Есть определенная ирония в том, что в эпоху наибольшего расцвета потребительского общества, т. е. культа вещей, мы напрочь утратили чувство вещи. Мы любим не вещи, а возможности, которые они нам предоставляют: статус, ощущение принадлежности к стае. Но стоит вещи выйти из моды, как мы ее выбрасываем, без сожаления заменяя другой, соответствующей моменту. Само производство вещей, будь то автомобиль, компьютер, туфли,  рассчитано не на долговечность, а на "сезон", позволяя колесу товарооборота крутиться  без остановки. Но для художников, представленных на этой выставке, вещь - это целый мир, причем мир ностальгический, мир исчезнувший на наших глазах. Однако память о нем, по крайней-мере  для этих людей, жива и актуальна. Вот  иерусалимский пейзаж. Скорее воспоминание о  старинной открытке, на которой чудесным образом предвиден современный нам город.  А вот ложечка. Серебряная. Ложечка может и сегодняшняя, а осадок – голландский, 17-го века.  А кто же мог спереть ложечку? Да крошка Цахес, который завернувшись в плащ и  для конспирации надвинув  на лоб романтическую шляпу, подмигивает из-под стола пирующих мертвых королей.                                                                                                                                                                           

  Эти художники живут в мире, где сапожник, вручая заказчику пару сшитых на заказ  башмаков, говорит: "Вы умрете, а башмаки будут, как новые". В  мире, в котором к доставшимся по наследству вещам относятся с подобающим уважением и любовью. В мир , где старцы по-прежнему соблазняют Сусанну, а не дрочат на бесплатный порносайт.

  Привязанность к вещи неотделима от уважения к ремеслу. В отличие от доминантных трендов современного искусства, в которых содержание и форма не являются более нерасчленимым целым, и где  главным является идея, а ее воплощение в материале является делом второстепенным, где искусство утратило вещественность (концепцию на стену не повесишь), в результате чего цеховые понятия о чести и достоинстве мастерства оказались несостоятельными, искусство этих художников именно на мастерстве и базируется, откровенно декларируя свою связь с традицией классической масляной живописи.  Так же, как мастера ушедших эпох они создают вещи.  Вещи, у которых есть размер, вес, цена, наконец. Подобно цеховым мастерам они  прилагают все свое умение, весь свой талант, чтобы на совесть обработать масляной краской прямоугольную поверхность холста.  И,  работая таким образом,  они, хотят того, или не хотят, оказываются в мире, где по другому течет время, где люди пишут друг другу длинные письма, где мебель заказывается резчику по дереву, а не покупается в магазине ИКЕА. И этот мир -  давайте будем честными, по крайней мере с самими собой - не имеет никакого отношения к миру , где куются художественные репутации, раздаются награды и пенясь, бурлит современный художественный процесс. И, как следствие, в этом мире у них нет никаких шансов. На ристалище, где оснащенные суперсовременным оружием сражаются за место под солнцем выпускники Бецалеля, эти художники  выходят  держа в руках 17-вековую шпагу, в лучшем случае дуэльный пистолет.  Ну, что ж, мы знаем, что для того, чтобы осознано выбрать позицию аутсайдера, потребно  либо немалое количество мужества, либо изрядная глупость, либо и то и другое вместе.

  Так, кто они?  Наивные консервативные романтики? Безумцы, отказывающиеся принять вердикт времени?  Индивидуалисты, не желающие быть частью художественного стада? Мегаломаньяки, уверенные в своей правоте? Дураки, писающие против ветра? Скорее всего, и то и другое, всего помаленьку. Но, возможно, не только. Пути Господни неисповедимы.  Возможно, они и их творчество будут забыты, как любой анахронизм. Но не исключено, что когда-нибудь люди ощутят тоску по миру, где вместо того, чтобы смотреть реалити-шоу, читают книги, вместо того, чтобы за единицу времени получать наиболее возможное количество единиц  новой визуальной информации,  живут, вновь и вновь возвращаясь к нему, с обработанным масляной краской прямоугольником холста на стене.  Может однажды вновь вернется мир, где вещь нужна человеку, а человек относится к ней с любовью и уважением. И тогда, возможно, люди вспомнят тех, кто все эти годы хранил полученные от других знания,  хранил,  пестовал,  преумножал секреты ремесла, секреты мастерства  и передавал их дальше таким же как они упрямым аутсайдерам. Вспомнят тех, кто храня верность не времени, а себе самим и высокому достоинству профессии, оказались хранителями огня, хранителями культуры.  Возможно так будет (более того, признаемся: нам хочется, чтобы так было), а возможно и нет. Что бы там ни произошло в будущем, сегодня эта выставка ставит перед нами ряд вопросов.  О некоторых из них мы упомянули в этом тексте, но кроме них существуют и другие, в частности: нужно ли (то, что невозможно – известно) дважды входить в одну и ту же воду, даже если это вода дельфтских каналов? Не обречен ли художник, отказывающийся принимать реалии своего времени на эпигонство? Не пришла ли живопись (во всяком случае в своей традиционной ипостаси – поверхность, обработанная масляной краской) к своему историческому  концу?

  Ответа на эти (как, впрочем, и другие) вопросы у нас нет, но это не значит, что эти вопросы не существенны и их не следует задавать. Кто в конечном итоге победит в гонке на длинную дистанцию, художники, делающие ставку на свое время, или художники, делающие ставку на вечность, художник, плывущий по течению своего времени, или идущий против него, ответит только само  время, правда лет, этак, через триста. Как говорил великий, в свое время главный, а нынче почти забытый поэт:  "Через триста лет встретимся, - поговорим".

       С пожеланием здоровья  и долгих лет жизни

                                   

                                                                                                                                                    Саша Окунь